Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры - Страница 49

После упражнения юноша отправился в библиотеку. Без энтузиазма он читал «Стратагемы Правителей». Свернув свиток, отправился в келью. Вегедэ он не видел уже четыре дня, в этот день тоже.

Не увидел и в следующие дни. В чащобе на месте плиты осталась ямина, от образов и погружений не было толку. Пребывание в Обители превратилось в одну серую круговерть: еда-работа-погружение-чтение-сон-еда. Время в снежном октанге увеличивалось и теперь юноша без былого интереса отмечал две клепсидры – по часу каждая.

Феанор начал забывать, что говорил с кем-либо. Иногда его охватывал гнев и отчаяние и он мысленно кричал – так, что, казалось, его внутренний голос был слышен во всём урочище. Иногда царевич пытался вырваться из этого безмолвного плена. Но, увы, куда бы он ни шел, все дороги, тропы, лазы приводили к холодному граниту библиотеки и царевич, уставший от бессмысленной борьбы, возвращался в свою келью с рогожей, шкафом, столом и красным светящимся огоньком.

Гнев, тоска, уныние, паника сменились безразличием, вялостью и апатией. Со временем ему стало казаться, что он сам становится бездушным – марионеткой, повторяющей действия, заданные хозяином. Еда-работа-медитация-чтение-сон-еда. Дни сменялись ночами, ночи – днями. Время то тянулось с неторопливостью виноградной улитки, то мчалось, сломя голову. Еда-работа-погружение-чтение-сон-еда. Холод больше не обжигал, яства не имели вкуса, работа не нагружала мысли, а книги представлялись набором бессмысленных символов. У него остался только сон. Время, когда не было ничего. Сон.

Однажды Феанор осознал, что ему хочется уснуть. Навсегда. Если нет смысла в жизни, то, может быть, он кроется в смерти? Ведь смерть – это тоже лишь сон – но без пробуждения. Он пришел в свою келью, разделся и привычно погрузился в себя. Здесь нет послушника, который выведет его из внутреннего мира холодным мокрым полотенцем. Нет надсмотрщика, который не позволит погрузиться в мир иной. А без контроля снаружи он уйдет в глубины сознания быстро. И навечно.

Царевич привычно вслушался в сердечный ритм, очистил разум и отключился от внешнего мира. Дыхание стало мерным, появился контроль над мыслями. Юноша мысленно вернулся в истоки детства, когда только научился ходить. Без удивления отметил, что цвета были ярче, а переживания сильнее. Осталось несколько шагов в прошлое – туда, где еще не начало формироваться мышление, память. Оказаться там и остаться в вечном сне, бездумии, покое. Внезапно грудь сдавило, защипало глаза, щеки пылали – вдруг всем своим естеством ему захотелось жизни.

Феанор очнулся. На груди сидел светловолосый незнакомец в блестящей рубахе. Одной рукой он зажимал царевичу рот с носом, а в другой зажимал перчатку, которой нещадно хлестал по щекам. Юноша постарался скинуть странного человека, но тот оказался весьма тяжел.

Улыбнувшись, он отвел руку от лица, дождался, пока парень вздохнет, еще раз хлестанул по щеке и со скоростью молнии уселся на стол. Голубые глаза смотрели насмешливо, раздался высокий звенящий голос:

– Привет. Еле тебя откачал. Меня зовут Олег. Олег Суховски.

Глава 11. Остров

Над Островом Богов нависли тяжелые черные тучи. В небе гулко хлопнуло и в одинокую мраморную ротонду ударило узкое лезвие молнии. От крыши отскочили снопы искр, но когда развеялся дым, стало видно, что постройка невредима. В воздухе проявился силуэт, Моргот скинул невидимую пелену и предстал во всей своей силе. Он не был уже Повелителем Огненного Еннома, не был архидемоном, сравнимым по мощи с Ишгаром. Его изгнали дважды – из Обители Избранных и из Пристанища Отверженных.

Конечно, огневик потерял силу и стал больше физическим существом, чем духовным – но это придавало его бытию необычайную новизну. Тысячи лет без воли, вынужденный подчиняться Ишгару. Даже флегреты – монстры, коих Повелитель Тьмы использовал для управления на земле – и те не были в полной мере свободными.

А Моргот… Кипящий злобой, он обрушивал всю мощь на остров – и никто не прикажет ему убраться. Такова судьба богов – Высший наложил ограничение на их способности в материальном мире, установил правила – приходить в этот мир через остров. И если он, дважды отверженный, уничтожит эту точку перехода, этот ничтожный клочок земли – боги не смогут вмешиваться в его дела. Подчинив землю, созданную Рукибом и землю, сотворенную проклятым Диптреном, Моргот накопит силы и уничтожит третью часть – земное царство Ишгара. А этого Голлиоса – скользкого перевертыша с фиолетовыми волосами, льстеца и подхалима, он заключит на вечные муки.

Мысли о «правой руке» Ишгара вызывали внутри бывшего архидемона гневное клокотание и он, ярясь, насылал на скалистую поверхность штормы и смерчи, метал огромные валуны, устраивал хороводы молний и града.

Спустя две недели ротонду окружала только выжженная, изрытая земля. На покрывшихся пылью и гарью мраморных колоннах и стоящей в центре кафедре не было ни трещинки. Обессилевший Моргот убрался восвояси.

В воздухе раздался хлопок. Среди колонн сверкнула молния. Усевшись на появившиеся из ниоткуда качели, Мокошь удовлетворенно поглядывала на изуродованный клочок суши, порядком уменьшившийся после нападения огневика. Она легонько стукнула посохом оземь и вмиг землю рядом с ней покрыла свежая луговая травка, возникли плетеное кресло и столик. Улыбнувшись, богиня поправила атласное платье небесной синевы, открывавшее плечи, подчеркивающее талию, расходящееся к низу короткой, – чуть выше колен – юбкой с воланами и заливисто рассмеялась.

Рядом ухнуло, в клубах пыли резко очертилась объемная мужская фигура. Гроумит выглядел несколько оторопевшим, в глазах читались восхищение и печаль. Полотняная рубаха подвязана простой веревкой, пеньковые лычаки подогнаны точно по ноге. Волосы захватывал кожаный ремешок, на шее болталось ожерелье из когтей медведя. Он любил являться в образе обычного человека, иногда зверя. Но всегда большого, грозного, показывающего огромную жизненную силу земли. Люди звали его по-разному. Кто-то Гроумитом, кто-то Веллеумом, кто-то Велесом. Еще давно, когда камни падали с неба часто, а людей было столько же, сколько другого зверья пришла великая засуха. В ответ на великую мольбу подарил им Гроумит сделанный наспех жерновок. Не простой, а учительный. Кто хотел, тот постиг. Научился с землей управляться, житие обустраивать. Не по-своему, а по божьему, по плодородному. Каждое дело-ремесло плоды приносило великие, если по жернову усматривалось. А потом забыли. Научились и стали отсебятину городить. Через сотни лет, взошли и их «плоды», гнилые – жадность, гневливость, похоть. А жернов остался в сказаниях как Велесов круг.