Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры - Страница 42

К оглавлению

Ионнель возмутилась:

– Ахинея какая-то.

– Если Вам угодно, зовите меня Дарилион.

– Так-то лучше. Что ты здесь делаешь?

Внутри зеркала послышалось едва слышное гудение, юноша пожал плечами:

– Стою. Судьба так сложилась.

Царевна обескуражено уставилась на молодого чародея. Тот почесал лоб, лицо посветлело:

– Видимо, Вам недостаточно информации для принятия решений. Соответствуя ныне принятому времени и нормам общения, повествую. Я – древний дух. Мой прежний правитель погиб и я теперь служу вызвавшему меня к жизни. То есть Вам. Как зовут Вас?

– Царевна Ионнель.

– Чего Вы хотите? Я могу исполнить песню, показать землю с высоты птичьего полета, могу достать тексты древних и современных манускриптов.

– Спасибо, песен мне за сегодня хватило. Можешь показать мне кеттинку?

Дарилион смутился.

– Мне нужно знать, кто это.

Ионнель описала медноволосую. Чародей из зеркала кивнул:

– Да, я могу ее видеть.

Юноша исчез. По поверхности прошла легкая рябь и царевна увидела Медианну. Девушка находилась на каменистой полянке среди дриад, набирала из кадки воду в рот и прыскала на цветы.

– Зачем она это делает?

– Сейчас. – Внутри зеркала раздалось гудение. – Это легкий яд из плодов паслена. Он впитается цветами. Применяется для защиты от вредителей, жуков и гусениц. На вкус слегка кисловат и мылок.

– А сама не отравится?

– Яд подействует, если его проглотить. Если рот прополоскать, то никаких последствий не будет.

– Что ж, Дарилион, спасибо за помощь. – Ионнель потерла руки. – Следи за кеттинкой и за девушками, которые завтра примут участие в состязаниях. Для всех кроме меня, ты – обычное зеркало.

– Слушаюсь и повинуюсь, хозяйка.

Царевна встала с первыми лучами и сразу же отправилась к своему новому знакомому. Тот показал, что Медянка после поливки ушла в замок и ещё не выходила.

Состязание в пении проходило весело. Голоса всех, за исключением златовласки и толстушки, звучали приятно. Златовласка, как и говорила Энталла, вокальными данными не отличалась и Ионнель краем глаза увидела, как едва заметно хмурился менестрель Линн. Толстушка пела неплохо, но высокие дотянуть не смогла и голос к концу песни охрип. Сама Ионнель исполнила гимн Веллоэнса. Под скрипки, флейты и лютни он получился не таким торжественным, как если бы присутствовали трубы и барабаны. Но, в целом народ вставал, кто-то подпевал, некоторые притопывали в такт. Последней вышла рыжеволосая (ее имени царевна пока не знала) со вчерашним менестрелем.

Девушка запела «Удалую Эмму». У нее оказался сильное, сочное контральто. Голос завораживал, а на припеве ноги рвались в пляс. Внутри Ионнель всё смешалось. Её влекла песня – простая, под одну лютню, и при этом захватывающая душу. С другой стороны, она понимала, кто выиграл этот конкурс. И на глаза наворачивались слёзы.

Подошло время обеда. Служки притащили козлы, поставили столешницы. Из кухни вынесли каплунов, кашу из желудей, печеные каштаны, сыр и соленую форель. Ионнель положила в тарелку вареных груш, латука и мягкого сыра. Ела без аппетита.

Остаток дня девушка провела, гуляя по владениям Осдерна. Купила в местной лавчонке серебряную фероньерку с сапфиром – настроение улучшилось. «Ну и пусть девчонка хорошо спела. Возможно, судьи оценивают не так, как простой люд. Иначе они бы не были судьями». Приободрившись, Ионнель отправилась посмотреть на местные потехи. Жители кидали аркан, метали ножи и топоры, играли в трик-трак и перетягивали палку. Взяв за медяк моченое яблоко, царевна наблюдала за празднеством. На душе стало легко, девушка с увлечением смотрела, как мужчины на спор раскалывают топором дубовую чурку. Побеждал щуплый долгай в закатанной шерстяной рубахе с седой клокастой бороденкой. Как соломинку поднимал он свой громадный топор – т-р-р-рах – чурка раскалывалась в щепы, а лезвие продирало дерн до глины. Закат расцветил двор красными полосами. Прежде, чем отправиться на покой, Ионнель забежала к дяде. Его цветастый походный шатер колыхался на одной из полянок близ Тутовой рощи. Бейлан не любил домов и, при любой возможности спал под открытым небом.

– Дядя! Ты здесь?

Ионнель прислушалась. Мягко шелестела листва, насвистывали песни дрозды. Царевна собралась уходить. Порыв ветра откинул полу шатра. «Он не закрыл шатер. Надо завязать, чтобы живность не забралась».

Подбежав, девушка схватилась за ткань и замерла. Внутри кто-то сидел. Сердце непривычно заколотилось, тело оцепенело.

– Что же ты, заходи.

Не в силах противиться голосу, Ионнель ступила внутрь. На тюке сидел некто в старом шерстяном балахоне. Лица царевна не увидела – жирник на держащем шатер столбе отбрасывал на незнакомца тень, да и капюшон скрывал все выше подбородка. Руки утонули в широких рукавах, лишь тонкая грязная полоска ткани выглядывала – видимо, от забинтованной раны. «Попрошайка-вор? Как необычен его голос – он более подходит правителю».

– Присаживайся, Ионнель.

Придя в чувство, девушка спросила:

– Кто ты?

– Я знаю многое. А кто я? Скажем так, я – друг твоего отца.

Тихий и спокойный, чуть с грустью голос развеял остатки страха. Незнакомец продолжал:

– Ты чувствуешь? В воздухе пахнет бедой. Вот уже три тысячи лет запахи тревоги не дают мне покоя. Последнюю сотню я задыхаюсь от вони. И, что самое ужасное, здесь ощущается тошнотворный смрад…

– Я ничего не чувствую. Сколько тебе лет?

– Не ноздрями, чуять надо сердцем. Ты ощущаешь зловоние? Это лицемерие, жестокость, алчба. Уныние и ярость. Похоть, лень и гнев… Какие то запахи даже кажутся тебе приятными?