Размяв руки, попытался согнуться. В висках заломило, пальцы нащупали липкую влагу на волосах. Глубоко вздохнув, Лавьен осмотрелся. Звезды уже блекли на светлеющем небосводе, а значит, провисел он несколько часов. До земли несколько метров.
Царевич принялся растирать непослушными руками тело, минут через десять почувствовал себя бодрее. Извернулся, сжался в комок, резко распрямился и ухватил рукой крюк. Осторожно освободил штанину, повис, подождал, пока кровь разойдется по ногам. Собравшись духом, прыгнул. Ноги пронзила резкая боль – твердая обожженая глина не гасила удар, – и парень сложился. Ушибленные места ныли, ободранная лопатка болела. Лавьен доковылял до гостевой – благо, купцы уже либо храпели на своих постелях, либо были в таком состоянии, что не обращали внимание на хромающего человека.
Казначей всплеснул руками:
– Господин, что произошло? Я потерял Вас из виду после представления небту!
Лавиен криво улыбнулся, постарался, чтобы голос не дрожал и звучал спокойно:
– Хотел подышать свежим воздухом. И слишком далеко высунулся.
– Какой ужас! Вы целы?
– Изрядно помят, и немного поцарапан. Больше всего досталось одеже – её залатает только Ильдефонс. Но больше всего я хочу поспать на чем-нибудь мягче Манохайского кирпича. Уже скоро начнутся обряды, не хочу быть в состоянии варёной лягушки.
Царевич дохромал до постели, стянул сапоги, шаровары и рубаху, взглянул на Цулланура. В голосе появился холод:
– Приготовь к моему пробуждению новый наряд, таз с горячей водой и притираниями. Чтобы не выглядеть среди «дельцов» неопрятным мальчишкой.
Цулланур грелся возле жаровни, рука сжимала коротенький расписной жезл. Минар возник около казначея внезапно. Как будто вышел из стены. Раздался едва различимый, шелестящий голос:
– Как мальчик?
Толстяк вздрогнул. Не поворачиваясь, ответил:
– Ничего серьезного. Пара ушибов, испуг. Ты не защитил его.
– Главное, он в порядке. Я заметил ход в зверинец. Видимо, он ведет к другим комнатам, более опасным, чем клетки с животными. Я с легкостью проскользну мимо людей, но звери почуют чужака. Карлик, наверняка, выдрессировал хищников охранять лазы.
– Ищи. Найдем камень – найдем хранителя. Время – ценнейший ресурс. Я хочу использовать его во благо.
– Да исполнится пророчество Древних.
– Да исполнится…
Минар растворился во тьме.
Второй день тянулся спокойно, лениво. Не было песен, танцев, смеха. Люди в торжественном облачении справляли мессы своим богам – приносили дары, пели псалмы, читали мантры.
Царевича знобило, ушибы тупо ныли, а в плече постреливало. Лавьен прогуливался по храмовым залам, наблюдал за адептами.
Кеттины собрались вокруг шигира, подвязывали к ветвям ленточки, топленым салом выводили на темном дереве молитвенные знаки.
Офирские дельцы облепили литого быка. Золотая статуя с рубинами вместо глаз высилась на два человеческих роста. Немного – в самом Офире телец занимает всё пространство храма, люди ходят у его ног и едва могут допрыгнуть до брюха. Поклонники клали к подножию монеты, кувшинчики с благовониями и драгоценные камни.
Возле древа бога Бадучены находилось лишь трое. Послушники пели священные псалмы. Лиартон широк, чтобы обхватить такой, нужно человек восемь, не меньше. Темный, с примесью фиолетового, ствол гладок, к верху расходится на несколько массивных ветвей, те растворяются в густой листве.
Царевич засмотрелся на обряды и не заметил, что к нему приближается женский силуэт.
– Лавьен, Вы уже сделали подношение богу?
Юноша проморгался, скинул налетевшую дремоту. Улыбнувшись, поклонился:
– Небтаути Мосвен. Я не служу высшим силам. Если они действительно высшие, вряд ли им требуется моя помощь. Если же им необходимо моё служение, значит, не такие уж они и высшие. Эти мессы нужны скорее верующим, чем богам.
Девушка повела бровью:
– Смелые слова.
Лавьен учтиво улыбнулся:
– Смелые поступки. Как небт относиться к тому, что его дочь бродит среди не самых благородных чужеземцев?
Юноша будто увидел, как под паранджой сжались пухлые губки и недовольно вздернулся гордый носик.
– Отец не может указывать мне, где и куда ходить. Я уже как четыре года стала способна к деторождению.
– И уже четыре года, как не дитя. Я никоим образом не хотел Вас задеть, небтаути. Какому богу поклоняетесь Вы?
– Это моё дело.
Царевич безразлично пожал плечами.
– Конечно. Если бы мне пришлось выбирать, я бы предпочел Бадучену. Или Мокошь.
Глаза девушки широко раскрылись:
– Богиню крови? Но ведь это женский культ!
– Вот именно! Само существование Мокошь – вызов порядку мира. Кровавые человеческие жертвы встречаются у некоторых племен, но они редки, эти практики преследуются. Но чтобы был бог, которому не могут поклоняться мужчины – это же возмутительно! Сделать женщину независимой и имеющей равные права.
Лавьен видел, что Мосвен обескуражена. Постаравшись изобразить застенчивость, он поправил:
– Разумеется, мне не нравится кровь на алтаре. И я не слишком хочу абсолютной женской власти. Хотя – нет худа без добра – не пришлось бы самому выбирать невесту, мучиться выбором.
Мосвен растаяла. С наигранной капризностью она хныкнула:
– А у меня такого выбора нет. Как отец решит, так и придётся поступать. И не сбежать никак. Думаешь, он такую охрану дворца выставил от воров?
– А как? Мой казначей сказал, что местные дельцы очень проворны.
– Да это он за меня трясётся.
В глазах девушки заиграли огоньки. Она схватила юношу за руки, прижалась вплотную и жарко зашептала: